Перед нами - маленький, но мало известный пучиниевский шедевр, созданный им в качестве курсовой работы по хоровой композиции на третьем курсе консерватории города Lucca (кстати, очень красивый город в Тоскане). Он изначально представлял собой чисто хоровое произведение в сопровождении органа (орган при этом дублировал хоровую партитуру), однако подготовленный также к исполнению хором или вокальным ансамблем a-capella.

Собственно, написана была только первая часть кантаты, на эзотерические стихи его друга, тоже композитора Микеле Коньоли - по слухам, он написал в качестве дипломной работы фантастически бездарную оперу на сюжет греческого мифа о Персее и Андромеде, из которой внимания заслуживала только ария Медузы Горгоны. Уяснив к окончанию консерватории свою полную музыкальную несостоятельность, Микеле открыл в городе мясную лавку, которая успешно функционирует и по сей день, управляемая не в меру упитанными потомками так и не состоявшегося композитора.

У Пуччини, как известно, ни одной ноты даром не пропадало, и созданное им в счастливые учебные годы нотное наследие было аккуратно размазано по всем его гениальным сочинениям. Даже Мессе "Di Gloria" досталось... Кантата "Inno di Gloria" тоже не оказалась исключением и была введена композитором в сюжет оперы "Tosca":

"Кабинет барона Скарпия на верхнем этаже дворца Фарнезе. На нижних этажах здания проходит банкет, устроенный королевой Неаполитанской по случаю победы генерала Меласа над войсками Наполеона. (взято отсюда: http://ru.wikipedia.org/wiki/Тоска_(опера) )"

На вышеуказанный банкет Пуччини решил подать, блюдо, приготовленное им в студенческие годы, но с новой приправой в виде солистки (органу в рецепте места не нашлось), пустив его в качестве гарнира к основному блюду отнюдь не из банкетного меню - к действию, происходящему на авансцене:

"Скарпия сидит за накрытым столом в ожидании. Он уверен, что она откажется от Марио и подчинится его власти («Ha piu' forte sapore la conquista violenta»). Входит его агент, Сполетта, который арестовал Каварадосси, однако не нашёл Анджелотти. Скарпия допрашивает арестованного художника, но тот отрицает всякую связь с Анджелотти..."

Действие динамичное, наполненное темпераментными диалогами и драматургическим напряжением. Именно по этому мало кто обращает внимание на хорал с эфемерным сопрановым соло, далеким саундтреком звучащий за сценой.

После значительной переработки Пуччини кантата заиграла новыми красками и обрела способность претендовать на самостоятельное произведение. Однако по сюжету, на кульминации в кантате, Скарпиа в раздражении закрывает окно, звуки хора и сопрано смолкают и... шедевр превращается в обрубок. А чем иначе объяснить практически полное отсутствие внимания исполнителей к этому интересному и довольно оригинальному сочинению прославленного автора?

В доме-музее Пуччини в небольшом городке Torre del Lago (теперь он любовно называется Torre del Lago di Puccini) нам с композитором Антоном Фёдоровым (https://www.facebook.com/anton.fedorov.96) удалось увидеть черновики молодого Джиакомо и подсмотреть каденцию. Сфоткать и отксерить не дали (ну не суки, а!), но мы и так запомнили - она оказалась типичной для своего времени.

Её мы и задействовали в создании новой версии этой кантаты, воплощённой композитором Lind'ом Erebros'ом (по секрету - Михаилом Костылевым) для сопрано, хора и большого симфонического оркестра с соло-роялем в духе позднего европейского пост-модернизма.

Её воспела Дина Рубина в своём романе “Русская канарейка":

....Магда ушла в дом и вынесла трехрожковый подсвечник; вставила три толстых деревенских свечи, достала из короба долговязую деревенскую спичку, чиркнула ею и помножила огонек на три… Не отводя глаз от этих уютных огоньков, Леон, вначале негромко, потом все полнее и ярче запел – сюрпризом, ничего не объясняя, – со всеми скачками, мелизмами и знаменитым своим до третьей октавы вверху:

Sa-аle, ascende l’uman ca-а-аntico, Varca spazi, va-rca cie-еli, Per ignoti soli empirei, Pro-fe-ta-аti dai Vange-еli…

Он пел, и дрожащие лепестки свечей вытягивались в струны, клонились и замирали на длинных нотах; бились, как плакальщицы в греческой трагедии, когда он поднимал голос, вбрасывая его в небо, в море и вновь ловя полуоткрытыми губами.
Магда неподвижно слушала, опустив глаза и сжав губы. Когда Леон закончил, так и не подняла глаз и, кажется, дух не перевела. А Натан, наоборот, оживился:

 – Какая красота, боже мой, ингелэ манс! Что это было, почему не могу угадать?

Леон сказал, улыбаясь:

– А между тем ты прекрасно знаешь, что это. Помнишь, во втором действии «Тоски», во время разговора Скарпиа со Сполета за сценой звучит далекий религиозный хорал?

– Да убей меня, не помню ни черта.

– Вспомни: хорал с эфемерным сопрановым соло, будто с небес. Он обрывается на таком болезненно неразрешенном септаккорде – в тот миг, когда Скарпиа подходит к окну и его закрывает… Никто не обращает внимания на этот фрагмент, а зря: это просто сокровенный перл. И история прелестная – Филипп привез из Луки. Оказывается, эта штука, кантата «Inno di Gloria», была написана молодым Пуччини еще на третьем курсе консерватории: просто курсовая работа, представляешь? А слова написал его приятель Микеле Коньоли, тоже композитор, но совершенно бездарный. К концу обучения этот Коньоли уяснил себе положение вещей и, особо не унывая, открыл в городе мясную лавку, в которой, кстати, и сегодня успешно торгуют его упитанные потомки. А слова кантаты поразительные, сакральные – Бог знает, откуда их взял этот мясник! Но вот что интересно: Пуччини писал вовсе не для сопрано, а для контратенора – был такой у него приятель, Риккардо Бруни, влюбленный в него, красавца. Не знаю, чем там дело кончилось, но позже Пуччини подарил этот фрагмент страстной Тоске – у него даром ни одной ноты не пропадало. И вот уже сотню лет эту кантату терзают драматические сопрано… Короче, Филипп вернулся из Луки обезумевший, вцепился в меня мертвой хваткой, орал, что мы просто обязаны «убрать сопрановое мясо, этот гудок паровоза, что вырвался из туннеля!», заменить его «на легкость серебра контратенора», и что это будет «эффект разорвавшийся бомбы», и «открылась бездна, звезд полна». Ну, и сейчас я готовлю программу для концерта – буду петь «Inno di Gloria» с хором Бориса Тараканова.

Минут пять еще оживленно рассказывал, что вдохновенный Тараканов тащит его с кантатой в Москву, что партию цифрового соло-рояля наиграл им когда-то подвыпивший Андрей Гаврилов, и получилось чудесно, и что эту музыку хорошо слушать в наушниках, тогда вся изысканная фактура как на ладони, – говорил и говорил, обращаясь к Натану, стараясь не показать, что заметил слезный блеск в глазах Магды… Вдруг она порывисто его перебила:

– А о чем эти самые сакральные слова, можешь перевести?

– Ну-у-у… очень приблизительно. Вернее, очень буквально, а это всегда убивает волшебство, правда? Примерно так: «Восходит ввысь песнь человеческая, стремится сквозь пространства в небеса, сквозь одинокие безымянные миры…» – как-то так, в общем. И ничего это не передает! Ничего…

– Просто надо слышать твой голос, – согласилась она. – Тогда ясно все. А больше ничего и не требуется. Все это – о любви.

Леон с силой потянулся, сцепил на затылке руки замком.

 – О нет, – заметил он, глядя туда, где драгоценной чешуей переливалась во тьме шкура морского дракона. – В конце концов, все мы поем любовные песни собственному отражению. Так называемая «любовь» – вздор и слякоть, Магда; ничего она не стоит в сравнении с «одинокими безымянными мирами».